Алексей Поляринов «Риф»
Издательство Эксмо, 2021
Текст Ани Кадиковой
Вопросы, которые я, как читатель, задаю книге: кто и зачем ее написал, почему она называется так, какие вопросы она задаёт обществу и какие может задать общество ей?
Текст для меня обретает дополнительную ценность, если я увижу путь автора к нему: как он искал информацию, какими источниками пользовался, почему выбрал конкретную форму и зачем ему вообще было его писать — эта ценность называется доверие.
Так было и с «Рифом»: параллельно с чтением я отсматривала видеоинтервью, прослушивала подкасты и читала все сопряженные с выходом «Рифа» обзоры и размышления — чтобы узнать историю написания и вписать этот роман в авторский контекст. Кто-то знает Алексея Поляринова в качестве переводчика, кто-то читал его эссе об американской литературе, кто-то начал свое знакомство с его романа «Центр тяжести», а кто-то вообще ничего не читал, но был на его лекциях. Среди многочисленных ролей и регалий Поляринова нас интересуют все — потому что собственный роман есть высказывание, сформулированное и трансформированное из всего имеющегося опыта.
Риф — это место, где совершается насилие. Это площадь Сулима, на которой остались имена расстрелянных — табличка, врезанная тайком в брусчатку. И среди них Нина Китце, человек-погрешность, убитая браконьерами в стремлении стереть ее имя из истории города. Замолчать и забыть. Кошмар Сулима — круговая порука, подавление воли (и лишение жизни) каждого несогласного. «Промысел — главная религия этого места».
Россыпь саамских легенд перерабатывается фантазией писателя, и в результате мы видим собственную мифологию романа.
Сулимское рогатое кладбище — саамский сейд, священное место, к которому нельзя подходить смертным без подготовки, а в идеале без проводника. Да только фиг найдешь проводника-шамана в молодом северном маленьком, советском городе. Вот и справляются сами, придумывают истории, чтобы хоть как-то объяснить необъяснимое. Кочующие олени, заглядывающие в окна жителям, их массовое самоубийство на священном месте — противоборство “промысла” и природы, вечный бой за выживание обеих сторон.
Легенда о взрослом в шапке летом, прикрывающей тень рогов, обнажает страх быть забытым, ведь рога вырастают у тех, кто тоскует по умершим близким, чувствует связь с родом. Живые мертвецы, понемногу утрачивающие связь с реальностью. В городе, где всем есть, что скрывать, мифология есть живая ткань, позволяющая подшивать пустоты, образованные молчанием.
Риф — это место, где совершается насилие. Это университет Миссури, где свои легенды, свои обряды поддерживают жизнь (помимо бананов) в измученных, обессиленных, но неистово верящих студентах харизматичного, властного Гарина. Это введение в транс традиционными методами, например, концертом перкуссионной музыки — тело сопротивляется шаманскому бубну, но разум подчинится. И Гарин здесь — глава рода, который давит каждому последователю на больное: будь лучшим, докажи, что достоин быть здесь, отдай всё во имя преданности и будь благодарен. Он расскажет тысячи историй своим студентам: о невидимом искусстве, об акционизме, о ритуалах и о свободе, но по факту он запихивает в них свою пропаганду, отравляя всё, с чем они пришли к нему. И забудет каждого из них, как только запахнет жареным, хотя они будут верны до последнего. Кошмар Миссури — стать в этой «семье» нелюбимым ребёнком, подавление воли (и лишение жизни) тех, кто мешает.
Риф — это место, где совершается насилие.
Это «Чаща» в лесу под Москвой, где снова и снова женщины в белом выходят полоскать белье в ледяную воду. Где под бой барабанов зажигают костры и сбрасывают в яму лжецов. Забвение — их религия, проще забыть, чем принять. Ты обязан забыть, ибо плохие воспоминания здесь есть величайший твой грех. Кошмар «Чащи» — точка входа, где ломаются границы личности, подавление воли даже самых стойких, самых подготовленных ко встрече с сектантами.
Это чтение не ради развлечения, не то же самое, что сериал посмотреть.
Многие говорят о кинематографичности «Рифа» — и они, безусловно, правы. Но я структуру текста скорее не «увидела», а услышала: ритм ритуального танца, «четыре такта тишины», медленный вначале, учащающийся к концу, как бой барабана, как биение напуганного сердца. Кино из этого романа получилось бы, как минимум, мрачное: массовое самоубийство оленей, массовый расстрел на площади, бойня туземцев кахахаси. Хоть и без спекуляции на кровожадности, картинка всё равно выходит безрадостная.
Риф — это сейд, место жертвоприношения.
Вакуум, образовавшийся вокруг расстрела рабочих в Сулиме, — прямое обращение Поляринова к дурной привычке нашей страны проживать национальные трагедии молча, спрятав голову в песок. Подробно он обращается к этой теме одном из эссе в книге «Почти два килограмма слов», так что для поклонников творчества Алексея вопрос звучит не впервые. Мне же хочется спросить, сколько раз он должен прозвучать, чтобы достучаться до каждого.
Риф — это женщина (нидерл. rif — ребро). В каждом из пространств рифа живет молодая женщина, каждая — со своими предрассудками, своими ошибками, своими стремлениями. Таня, Ли и Кира — не амебы в проруби, деятельные, одновременно не похожие друг на друга в обстоятельствах и очень похожие, если снять декорации. Повествование движется решениями каждой из них, именно вокруг них закручивается сюжет.
Последний из мифологических эпизодов, объемный, метафорически важный можно трактовать с трех сторон. Это легенда об Улльне, Сандрэ, Манн и Моар — непростые семейные отношения между Солнцем и Луной как объяснение появления полярной ночи, рогов у оленей и рождения волков. Все персонажи этой легенды — женщины двух поколений (Улльна и Сандрэ — родные сестры, Манн и Моар их дочери и сводные сестры), решающие проблемы в коммуникации радикальными методами (что, будем честны, всем мифологиям свойственно).
И можно развернуть этот эпизод в фемоптику. Ведь главные здесь — дамы. Бесспорно, совпадение не случайно, сильные женщины как в пространстве легенды, так и в основном сюжете сами задают вопросы, сами выкарабкиваются из беды, сами выбирают путь. Но замени мы в выбранных контекстах женщин на мужчин — ничего бы не изменилось. Мужчины тоже попадают в секты. Мужчинам тоже нужна поддержка. (Мужчинам тоже вырывают глаза и растят из них рога оленей, но это неточно). Так что условный сигнал «видишь женщину — кричи феминизм» в случае с «Рифом», на мой взгляд, необязателен.
Однако факт остаётся фактом: в легенде мужчин нет, несмотря на то, что слово “манн” у скандинавов означает “мужчина”, что у саамов Луна — да, женщина, но Солнце — мужчина, верховный бог. А значит, Поляринов сделал это нарочно.
Как родились сводные сёстры Манн и Моар? Видимо, их отец сбежал так же, как растворились отцы главных героинь. Ни любви, ни тоски, ни жалости — безотцовщину в нашей стране не забудешь и не отменишь. Никаких сантиментов, обычное дело, вычеркиваем. Что логично, ведь рассматриваем мы всю дорогу одну из самых заметных (и больно бьющих по сердцу) сюжетных линий — отношения матерей и дочерей.
Непроговоренная обида, жесткое обращение, годы терпения и смирения, а потом резкий взрыв накопленного, да так, что все крови хлебнут — вот так выглядит семейный эмоциональный фон легенды. Отношения Киры с матерью, отношения Тани с матерью выглядят точно так же. И тут появляется Риф.
Риф — это богиня песен и обрядов. В ее волшебных руках живет надежда на избавление от всех разрушительных эмоций. По легенде, одна рука Риф вспарывает душу Моар, а другая достаёт мысли, что отравляют жизнь, превращает их в ящериц и замораживает в подземном озере. И это изменит ход истории.
Забвение и спокойствие — звучит как обещание свободы и долгой счастливой жизни. Вот оно, предложение века, брошенное в почтовый ящик.
Да только рано или поздно линза льда разобьется, и уснувшие ящерицы — непроработанные травмы — выползут наружу. Живите теперь с ними или уходите в секту, если позовут.
Мать Тани предпочитает секту. В этой ветке сюжета мы наблюдаем, как работают маркеры сект, где живут эмоциональные крючки, на которые ловятся взрослые и разумные, казалось бы, люди. Игра на боли.
Эмоциональные триггеры расставлены писателем не там, где этого можно ждать. Здесь нет ни агрессии против агрессоров, ни открытого сострадания к жертвам. Его «холодность», «отстранённость» от героев можно считать объективностью человека, разворачивающего результаты расследования. Даже подробных психологических портретов главных героинь здесь нет.
Кто сталкивался с травмой в семье, травмой от столкновения с психологическим давлением от секты или от структуры, тот вряд ли захочет провести в «Рифе» побольше времени, ведь и так похоже, и так понятно. И эмоций предостаточно — своих, выворачивающих или спокойных, уже проработанных. Один только Танин монолог в Палеонтологическом музее про осознанный отказ от принуждения к любви зачёркивает все претензии к выхолощенности и картонности героев.
В «Рифе» слышится молодость в лучшем ее звучании. Сила молодого человека (женщины или мужчины — одинаково), который если не бесстрашен, то уже борется со страхом. Уверенность человека, точно знающего, что и зачем он говорит. Готовность восстать во имя правды, переборов устойчивый завет маленьких городов: «не отсвечивай».
В одном из интервью Алексей сказал: «любое произведение писателя — это политическое заявление». И в этом контексте «Риф» — это плакат, на котором большими буквами написано: хватит молчать. Молчание никогда не было и не будет способом принятия травм ни в семье, ни в городе, ни в государстве.
Но мы напишем ещё сотни текстов и подождём, пока лёд треснет.
